Этюды
Сердцебиение
Пара ударов сердца и ты исчезаешь за поворотом. Тебя ждет автобус, чтобы увезти на пять дней. Всего лишь на пять дней, если измерять их днями, и на бесконечные пять дней, если считать удары сердца.
Двадцать, двадцать один, двадцать два, двадц... Впрочем, мое сердце всегда билось слишком медленно. Сначала это меня забавляло, потом стало привычным. Врачи говорили, что это возрастное. До сих пор так говорят. Что ж, я не возражаю - смотря что считать возрастом. Если количество лет, то мой "переходный возраст" длится уже более десяти лет и это просто смешно, а если то, что наш возраст постоянно меняется, то… - Да, наверное, возрастное.
До сих пор помню удивление пожилого кардиолога, когда она пыталась найти у меня сердцебиение. Ей это тогда, конечно, удалось, но уже только после совершенно отчаянного вопроса: "Девушка, Вы уверены, что у Вас сердце с левой стороны?" - Да, с левой. И то, что его так трудно найти врачу, вовсе не означает, что оно так же неприступно для людей других профессий. Таких, например, как - любимый. Шестьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят семь...
Нет, это не жалоба на несчастную, полную боли и горя жизнь - смысл жаловаться есть только тогда, когда хочешь чтобы тебя пожалели или прониклись твоей исключительностью. Я же, как ты знаешь, терпеть не могу, когда меня жалеют. И уж тем более не претендую на исключительность вообще. Разве только в твоей жизни. Восемьдесят один, восемьдесят два... Хотя ты слишком много обо мне (заметь, как всегда, я оговариваюсь "обо мне", а не "меня") знаешь. Наверное, почти все. Во всяком случае все, что я могла вспомнить, пока находилась рядом. Девяносто два, девяносто три... Я постоянно что-то говорю, разве это не надоедает?
Недавно поймала себя на мысли, что я говорю только с тобой. Дома - это, дай Бог, разговор на какие-то мелко-бытовые темы, на работе, - в основном, молчание или уточнение "номера Приказа о...", точно такое же молчание и дежурные улыбки обычно предназначается знакомым. За что, как, кстати, недавно выяснилось, я и считаюсь высокомерной. Но это - все только техника
…выживания.
Двадцать, двадцать один, двадцать два, двадц... Впрочем, мое сердце всегда билось слишком медленно. Сначала это меня забавляло, потом стало привычным. Врачи говорили, что это возрастное. До сих пор так говорят. Что ж, я не возражаю - смотря что считать возрастом. Если количество лет, то мой "переходный возраст" длится уже более десяти лет и это просто смешно, а если то, что наш возраст постоянно меняется, то… - Да, наверное, возрастное.
До сих пор помню удивление пожилого кардиолога, когда она пыталась найти у меня сердцебиение. Ей это тогда, конечно, удалось, но уже только после совершенно отчаянного вопроса: "Девушка, Вы уверены, что у Вас сердце с левой стороны?" - Да, с левой. И то, что его так трудно найти врачу, вовсе не означает, что оно так же неприступно для людей других профессий. Таких, например, как - любимый. Шестьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят семь...
Нет, это не жалоба на несчастную, полную боли и горя жизнь - смысл жаловаться есть только тогда, когда хочешь чтобы тебя пожалели или прониклись твоей исключительностью. Я же, как ты знаешь, терпеть не могу, когда меня жалеют. И уж тем более не претендую на исключительность вообще. Разве только в твоей жизни. Восемьдесят один, восемьдесят два... Хотя ты слишком много обо мне (заметь, как всегда, я оговариваюсь "обо мне", а не "меня") знаешь. Наверное, почти все. Во всяком случае все, что я могла вспомнить, пока находилась рядом. Девяносто два, девяносто три... Я постоянно что-то говорю, разве это не надоедает?
Недавно поймала себя на мысли, что я говорю только с тобой. Дома - это, дай Бог, разговор на какие-то мелко-бытовые темы, на работе, - в основном, молчание или уточнение "номера Приказа о...", точно такое же молчание и дежурные улыбки обычно предназначается знакомым. За что, как, кстати, недавно выяснилось, я и считаюсь высокомерной. Но это - все только техника
…выживания.
13.10.98г