Этюды

Я иду. -
Медленно,
делая огромные усилия,
иногда поворачивая назад,
но никогда не останавливаюсь.
(примерная цитата) Johnny Walker

Я спускалась с высокой горы. –
Тщательно ощупывая стопой каждый камень, срывая кожу на кончиках пальцев и обламывая ногти, под резкими порывами ветра вжимаясь всем телом в раскаленную солнцем скалу, я спускалась с горы.
Порой тропа раздваивалась, и тогда приходилось выбирать одно из направлений: оба были одинаково пологими и, казалось, оба вели вниз. Я выбирала направление и продолжала спускаться.
Иногда выбранная дорога приводила на ровную площадку, с которой мой взгляд срывался в головокружительный полет к равнине внизу – вслед устремившемуся из-за головы камнепаду. Тогда я возвращалась обратно и выбирала другой путь. – До новой развилки.
С каждым моим шагом-днем тропа становилась все менее каменистой. И наступил момент, когда под ногами запружинила трава, а над головой сомкнулись кроны деревьев, скрывая меня от жестокости солнца.
Прохлада ветвей на щеках, блики солнечных зайцев, играющих в траве, яркое оперенье неведомой певуньи, - здесь хотелось остаться навсегда. Но время не желало замирать и наслаждаться, и я шагала с ним дальше.
Благословенный лес был недолог: ветви редели, трава подымалась к коленям, и вскоре я оказалась в степи с изредка мелькающими на горизонте деревцами. Опаленные верхушки кустарника цеплялись за одежду, проплешин в траве становилось все больше. Степь приближалась к пустыне в ее первозданном виде. Спотыкаясь о кочки и отмахиваясь от перекати-поле, я продолжала идти к горизонту.
Через какое-то время я поняла, что иду по руслу высохшей реки. Желтые ее берега, когда-то, как в ладонях, лелеявшие воду, поднимались по сторонам моего пути, давая, наконец, хоть немного тени. Они становились все выше, и вскоре солнце можно было увидеть, только когда оно было в зените.
Наступил момент, когда берега сомкнулись над моей головой. – Я оказалась в тоннеле.
Шаги-дни летели незаметно, стены сужались, потолок опускался все ниже, а вход за моей спиной практически не давал света, чтобы разглядеть, куда именно я иду. Я шла, не останавливаясь, все ниже наклоняя голову, все больше сгибая спину. Стены тоннеля придвинулись так близко, что повернуть назад было уже невозможно, и мне волей-неволей приходилось двигаться вперед.
Внезапно передо мной возникло препятствие, не дающее более сделать и шага. Движение прекратилось. С двух сторон меня сжимали стены, не давая развернуться. Впереди был тупик, а сверху на согнутую и уставшую спину давила какая-то плита. – Ее можно поднять! Это и будет выход! Я смогу.
И вот, собрав все силы, я начала выпрямляться. Поднимать скорее силой воли, нежели спиной накопленный вес прошлых шагов. Как больно! Как тяжело. – Но на вторую попытку может просто не хватить сил.
На грани сна и яви, бреда и просветления, – не помня более в себе – себя, я поднимала спиной плиту.
И вот, предощущаемо, и все же неожиданно, спину пронзила боль. – Прямую спину.

И вот я стою на твоем пути, -
я тот, кто пришел из твоих стихов…
…но ты зачеркнула меня пером, -
и я – только образ в твоей голове.
«Белая Гвардия»

Я носила тебя в себе, как дитя, - девять месяцев. –
Я испытала все, что испытывает беременная женщина: и неверие в самом начале, и приступы острой нежности к тебе, и счастье, что ты есть, и припадки космического отчаянья от того, что это обязательно закончится или вообще – неправда, и несколько периодов токсикоза, когда стойкую аллергию вызывали любые проявления тебя, и страх: не выносить, - не вынести – тебя.
Ты был моим пленником и тюремщиком. Ты был настолько от меня зависим, что я, сама не заметив, стала зависима от тебя. Ты радовался моей радостью, улыбался моими губами и плакал вместе со мной.
С февраля по октябрь я то летала, то еле несла себя по земле. И, наконец, ожидание закончилось. –
А ты родился совсем не таким, как я мечтала.
Ты родился со страхом в душе, безнадежностью в голосе и равнодушием на лице.
Но я любила тебя и таким.
Ты был самым большим счастьем моей жизни.
Единственного тебя я любила осознано. Я боролась с собой и своим прошлым, чтобы любить тебя.
Я знала о тебе все.
Я учила тебя жизни, людям и правде. Я училась у тебя молчанию и безысходности.
Я построила внутри себя твой храм и поселила там тебя - внутреннего. Все, что делал ты, прощалось тебе за его существование, все, что ты не делал, было оправдано им.
С каждым днем твой храм занимал все большую часть меня. Я любила в тебе все твои достоинства, – они приводили меня в восхищение, я любила в тебе все твои недостатки, потому что они были твои.
Я любила тебя частью себя. – Ты и был моей частью: мои поступки были обсуждаемы с тобой – внутренним, твои мысли были моими мыслями. Там, внутри, мы были предназначены друг другу. И ты это знал.
Я несла тебе себя, как дар, как сокровище, как будущее.
Но ты не хотел таких даров.
Ты был самым большим разочарованием моей жизни.
Ты, для которого я была создана, боялся меня, делал мне больно сейчас, не желая сделать это потом. Ты превратил мою жизнь в борьбу за отблеск радости в твоих глазах. Ты строил между нами стену.
Ты боялся выглядеть тем, кем был для меня до своего рождения, но не быть им. Ты боялся моего влияния на твою жизнь и своего влияния на мою. Каждая моя минута ощущалась тобой, как вода, к губам подступающая: жажду утолит или утопит? Ты был от меня отдельно.
Ты боялся не справиться с ответственностью за другую человеческую жизнь, не понимая, что твоя жизнь была моей. Ты забывал – упрямо и целенаправленно – о том, что у нас одно дыхание: мой вдох отвечает на твой выдох. Ты держал меня «на отлете».
Ты боялся моей жизни, ежедневно пробивающей навылет твою. Твоя бесконечность содрогалась от сознания моей недолговечности.
Но твой храм рухнул, и я не стала искать тебя под обломками.

Значительно легче стало дышать, -
вот и все, что нужно было решать…
Я вчера была бескрыла,
а сегодня полечу.
Вероника Долина

Я стою на поляне. Солнце ластится к продрогшей коже. Его теплые лучики щекочут мне лицо и руки, пробираются за ворот, прогревают до самых костей.
Лес стоит ласково-неприступной стеной. Ничего, даже отдаленно похожего на заросшую тропку нет. И за ближними приветливыми стволами виднеется мрачно-угрожающая чащоба – «ну, попробуй, пройди»…
Очень хочется спать. – Накопленная усталость, наливаясь солнечным теплом, расползается горячей свинцовой тяжестью по всему телу. Земное притяжение, подтверждая законы физики, неумолимо укладывает меня в траву.
Ресницы будто намагничены, - и это не дает мне открыть глаза…
Где-то на уровне подсознания бьется мысль-истеричка: спать нельзя! Надо идти. В любую сторону! Потому что здесь остаться – потеряюсь во снах, не проснусь. Никогда… никогда… ник…
И – эхом давнего камнепада – не-е-е-е-ет!
Резко, как от холодной воды, поднимаются веки. – Люди. Много людей. Мимо, мимо…
Стою на площади. Огромной. Ее краев не видно за мельканием одежд, профилей, спин. И снова: мимо, мимо…
Таких сосредоточенных, отчужденных лиц не видела, кажется, нигде. Каждый смотрит в себя. И мой ищущий взгляд натыкается только на стену с навершием из колючей проволоки.
За каждой исчезающей стеной встает новая, - и невозможно отличить ее от предыдущей.
Я прохожу сквозь эти стены, как сквозь полуденный смог июльского города, - до предела задержав дыхание. Хочется зажмуриться и сжаться до размера карандашной точки на листе.
Но вот из-за спин мелькнули чьи-то ждущие глаза. И я бросаюсь им навстречу. – Сквозь равнодушие и холодные спины, - на-сквозь прошивая своим раскаленным желанием – не упустить, коснуться! – эти серые тени.
Но мне остается только эхо – от взгляда, растерянной улыбки, и еще теплый воздух в горсти.
И – тишину взрывающий крик – не-е-е-е-ет!
Равнина. – Опрокинутая горизонтально скала, обточенная за века до этого ветрами и дождями. – На сколько хватает глаз, гармоничность линии горизонта не нарушена ни единым, хотя бы каменным, всплеском.
И это – совсем не право выбора пути, а, скорее, отрицание этого права: ведь различий между сторонами нет никаких и выбирать не из чего. – Повсюду почти белесое небо – только что наточенным топором – воткнуто в горизонт.
Можно остаться на месте. Но – понемногу нагреваются плечи, на голову опущен – пока еще не узкий – обруч солнечного луча, который со временем может превратиться в невидимый терновый венец. – Надо идти.
Закрываю глаза, считаю до пяти, глубоко вдыхаю, и, крутанувшись на месте, делаю резкий выдох-шаг.
Затикало время, заторопились минуты, спеша нагнать упущенные шаги.
Тропа еще не видна, но уже отсечен небом первый равнинный участок пути. Там, за невидимым лезвием, она превратится в спуск с высокой горы. Или тоннель. –
Небо еще не решило.