Этюды

Вот я и пришла.

Ну, открывай, ну что ты стоишь, мнешься. Ничего нового я там не увижу. – Ничего, что могло бы меня удивить или поразить, что могло бы задеть после того, каким я вижу тебя сейчас.

Ёжишься. Ну, отвернись уже, дурачок. – Так же больнее. Так ты увидишь, насколько уверенным жестом, не глядя, я защелкиваю замок на двери с лестничной клетки и как – совершенно автоматически – не наступаю каблуком в единственную выбоину на полу. Я знаю, ты заметишь, что мне тут все – привычно, комфортно и – безразлично уже. Все это – не-мо-е. Я уже ни на что не претендую.

Помешкав, все-таки открываешь дверь. – Зря ты дождался, пока я подойду так близко. Теперь придется разминовываться в дверях, пытаясь одновременно не наступить на твоего кота. – Из нас троих только он откровенно рад моему приходу.
Помнится, он вечно пытался пристроиться поближе ко мне, желательно, на коленях. – Как мы хохотали оба, когда ты устраивал ему показательные сцены ревности: «Моя женщина! – Слышишь, кот? – Выгоню!»

«Ты знаешь, я начал курить…» - Ну, и зачем ты мне это говоришь? Я уже научилась, если не останавливать себя в выводах относительно твоих слов и действий, то хотя бы не высказывать их вслух. – Не люблю, когда ты сражаешься с ветряными мельницами.

И не суетись, не надо, пожалуйста. Тебе это совсем мне идет. – Теперь, когда ты уже не хочешь получить меня, незачем вести себя так, будто я – самая желанная гостья в этом доме. В этом пустом доме.
Сегодня здесь почему-то идеальный порядок. Ты что, совсем здесь не живешь? – Можешь не отвечать. Я и так вижу, что даже если и живешь, вряд ли ты этим счастлив.
Ни одной раскрытой книги, все чашки, вилки-ложки, диски, зубные щетки на своих местах. В ванной стоит мой шампунь и гель для душа.

Помнишь, у меня дома отключили горячую воду, и я поехала к тебе после танцев, заранее объявив, что первое, что я сделаю, это залезу в душ? Ты растерялся, что мне нечем будет мыть голову, а на твой гель для душа я ругалась еще в прошлый раз, и метнулся в магазин: «Какой шампунь, какой гель?» - Любой, ответила я. Лишь бы тебе нравился запах.
А ведь прошло уже несколько месяцев. Хоть зубную щетку и полотенце мое убрал. И этот тонкий слой пыли на стеклянной полочке, чуть стертый под гелем для бритья.
Черт бы побрал мою прекрасную память и привычку замечать мелочи.

Нет, ничего, уже иду. Как обычно, с трудом пытаюсь пробраться мимо твоего кота – соскучился, видно.
Мы все соскучились. Просто, кроме него, все остальные связаны каким-то идиотскими условностями, опасениями, - как бы другой чего «такого» не подумал.

Ну, что «такого» могу подумать я, после твоих трясущихся рук, когда ты сел ко мне в машину сегодня? После того, как ты дернулся меня поцеловать и тут же шарахнулся обратно? После твоего нервного веселья в ответ на мою ругань: «Ты же знаешь, какой из меня штурман!» - Знаю. Помню. Я так много всего помню, что мне хочется выключить свет в этой квартире, подойти к тебе, прижаться и в кои-то веки наврать: «Все будет хорошо. Обязательно».
И что «такого» можешь подумать ты, после моего лихорадочного румянца и такого же нервного смеха пополам с руганью сквозь зубы: «Куда мы едем, почему против потока, куда ты меня завел?!» После того, как я все равно следовала твоим указаниям, подчинившись так быстро выработавшемуся рефлексу уступать тебе главенство в подобных ситуациях, - командовать должен один. И после того, как я все-таки попросила тебя напоить меня чаем.

Ты мечешься по кухне, ищешь мою чашку, вытаскиваешь из холодильника сыр, находишь какие-то конфеты… Я привычно думаю, что надо бы сходить в магазин и что-нибудь приготовить, - ты снова питаешься «подножным кормом», что, в принципе, тебе делать не стоит.
Ты смущенно улыбаешься, показывая мне практически пустые полки, я говорю, что не хочу есть, и ухожу, – «Бродить по комнатам и собирать в горсти все то, что от тебя еще осталось, быть равнодушной, господи, прости, - свое взяла проклятая усталость…»
Тихо, чисто, пусто – не-жи-ло.
Ты ставишь детский столик на середину комнаты, 2 чашки, блюдце с сыром и вазочка с конфетами и печеньем, и, так и не перестав суетиться, наливаешь нам чай. «Добавить тебе в чай коньяка или бальзама, или, может быть, ты хочешь вина?» - Ой-ой, что же ты делаешь, что ты такое говоришь? – «Нет, я же за рулем. – Разве мы договаривались, что я у тебя ночую?» - «Нет, я просто тебя проверял. Да и машину жалко бросать на улице…» - Милый, милый, какие же мы трусы, как мы стараемся не сказать друг другу ничего, что «может быть использовано против» нас. А терять-то нам и нечего уже. Кроме собственной иллюзорной гордыни.

Я забираюсь с ногами в кресло и молча грею о чашку ладони. – Мерзнешь? – спрашиваешь ты и на автомате начинаешь искать глазами плед. – Как обычно, - отвечаю я, и на секунду возвращаю тебе улыбку. Потом снова отвожу взгляд.

Ты тоже смотришь в сторону. Внезапно вскакиваешь, ставишь какой-то диск: «Тебе надо это послушать, мне очень нравится…» - Мне становится интересно. Для нас всегда музыка была возможностью сказать друг другу что-то такое, что мы не могли произнести вслух. Ну, и что теперь ты хочешь мне сказать голосом Вахтанга Кикабидзе?
«Не покидай меня ни на минуту, не покидай. И если даже прав порой не буду, ты все прощай. Меня от всех тревог и от сомнений ты заслони. Пусть будут солнечны всегда мгновенья и в пасмурные дни. Что с каждым днем все дальше от тебя, наверно, кажется, что я легко и быстро все забыл, наверно, кажется, что не к тебе спешу на склоне дня, наверно, кажется, что никогда тебя я не любил, наверно, кажется…»
Ой, нет. Нет-нет. Бывают просто сны, господин Фрейд. – Э-то-про-сто-пес-ня.

Если хочешь, я перепишу тебе диск, но только на работе, - предлагаешь ты, и мое сердце ухает куда-то в район живота, оставляя грудную клетку пустой и холодной. – Пытаясь справиться с накатившей паникой, я понимаю, что это означает еще одну встречу.
- У меня с собой флешка, ты же говорил, что купил компьютер, давай попробуем переписать сейчас. – Выкрутилась. Несложно так выкрутилась, сохранив обоим лицо, но что ж так тошно-то? Что ж так голова болит?
Пока загружается компьютер, я выясняю, что у тебя теперь есть и Интернет: «Хочешь мою электронную почту?» - «Зачем, письма писать? Мелким почерком?» Мне не нужен твой электронный адрес. Мне нужно тебя забыть.

О, у тебя есть аська…
«Нет, я не дам тебе свой номер» - ты резко сбрасываешь мою руку с мышки и тут же извиняющимся тоном произносишь какую-то чепуху о праве на капризы. – Ты, действительно, думаешь, что я не знаю, кто наполняет твой контакт-лист?
Я пожимаю плечами и со стоном укладываюсь на диван, - головная боль тянет к земле и заставляет меня закрыть глаза. Еще чуть-чуть и потекут слезы, а это сейчас совсем не к месту. Лелея приступ, стараюсь отключиться от окружающих звуков, движений, твоего присутствия.
Сильная рука приподнимает меня, переворачивает головой в другую сторону, подкладывает под нее подушку - теперь я лежу у тебя на коленях, - и аккуратно и ласково вынимает шпильки из волос. Да, это не первый раз за время нашего знакомства, ты знаешь, что надо делать. Но вряд ли сейчас ты будешь массировать мне виски.

«Черт, куда скопировались эти песни?» - я понимаю, что придется выходить из нирваны. Открываю глаза, оборачиваюсь, беру мышку и начинаю лазить в поисках системных папок. «Я сам!» - останавливающим жестом мгновенно поднимаю от мышки ладонь. Твои пальцы – горячие и чуть влажные – нежно вплетаются в мои, обнимая кисть руки снаружи, укрывая, защищая…
Черт, черт, черт! – Ловлю на полпути желание подтянуться наверх, чтобы лежать головой уже не на подушке, а на твоей груди, и аккуратно вытаскиваю свою ладонь из твоей. Ни к чему это. Как и то, как аккуратно ты касаешься свободной рукой моего живота, якобы поправляя мне блузку. Ни к чему, - повторяю я про себя и убираю твою руку.

Ну, вот и все. Флешка с песнями у меня в сумке, ты отдал мне последние документы, я тебе твои диски и книжку. – Теперь мы друг другу ничего не должны.
Ты украдкой смотришь, как я, непринужденно подвернув длинную юбку до середины бедра, надеваю сапоги, как закалываю волосы, прикрываю платком глубокий вырез на блузке… Ты подаешь мне пальто, мы оба останавливаем себя: ты – от желания обнять меня его полами, я – от такого же желания прижаться к тебе спиной, откинув голову на твое плечо. Мы взрослые, выдержанные люди, не умеющие разговаривать друг с другом.

Я иду по коридору и чувствую, как ты смотришь мне в спину. – Ты ведь справишься с дверью? – спрашиваешь ты, я оборачиваюсь, спотыкаюсь на единственной выбоине в полу. Ты улыбаешься. – Конечно, - улыбаюсь я в ответ и отвожу взгляд. Потому что тоска в твоих глазах может сравниться только с той пропастью, которая разрастается сейчас во мне.

Уверенным жестом, не глядя, я открываю замок на двери на лестничную клетку и, более не оборачиваясь, выхожу к лифту.

«Моя любовь живет на пятом этаже…»

Прощай.