Любимые этюды
Что изменилось в эти двенадцать месяцев...(с)
Здравствуй, родная моя.
Здравствуй, родная моя. Наконец-то руки дошли до ручки, а то ведь никак не получалось написать тебе. Но теперь есть и вечер, и время, и бумага, и даже конверт со старательно наклеенной маркой.
Ты знаешь, я не умею писать письма, но так забавно - смотреть, как чистая белая поверхность покрывается темной вязью моего неразборчивого летящего почерка. Пожалуй, это не менее увлекательно, чем смотреть на огонь.
Кстати, про огонь: сейчас передо мной на столе горит свечка (да, сколько бы меня не били за нарушение правил противопожарной безопасности,я неисправим),и случайно оказавшиеся в комнате мотыльки летят на свет. Интересно, успевают ли они понять, что летят на тот свет?..
Здравствуй, далекая нежность моя. Я представляю тебя сейчас рядом со мной, уткнувшейся в какую-нибудь интересную книжку про благородных пиратов, плачущую, когда главная героиня, большеглазая и нежнощекая, провожает главного героя в смертный бой... Я ведь знаю, ты, когда смотришь фильмы, закрываешь глаза или даже убегаешь иногда и просишь позвать тебя, "когда кончится страшно". Да, я представляю тебя здесь...
...но мы здесь лишь вдвоем с моим престарелым котом, и я скучен, ибо могу сказать только то, что я по тебе скучаю...
Здравствуй. У нас холодно, заледенело всё, и седьмая линия Васильевского острова звенит под ногами, как седьмая струна. Впрочем, всегда остается кофе, впрочем, всегда остается плед, впрочем, всегда остается возможность взять ручку и придвинуть к себе лист бумаги...
А помнишь, как мы опускали пальцы в горячий воск, чтобы потом снимать белые слепки, похожие на колокольчики, и раскрашивать их яркими красками?..
Здравствуй, свет мой. Кончается лист, догорает свечка. И слова рассыпаются, не собрать.
Но если бы спросили меня сейчас, как в детстве, кем я хочу быть, я бы сказал, что, вопреки Библии, я бы хотел стать твоим ребром, чтобы чувствовать, как рядом со мной бьется твоё сердце...
Здравствуй.
Ты знаешь, я не умею писать письма, но так забавно - смотреть, как чистая белая поверхность покрывается темной вязью моего неразборчивого летящего почерка. Пожалуй, это не менее увлекательно, чем смотреть на огонь.
Кстати, про огонь: сейчас передо мной на столе горит свечка (да, сколько бы меня не били за нарушение правил противопожарной безопасности,я неисправим),и случайно оказавшиеся в комнате мотыльки летят на свет. Интересно, успевают ли они понять, что летят на тот свет?..
Здравствуй, далекая нежность моя. Я представляю тебя сейчас рядом со мной, уткнувшейся в какую-нибудь интересную книжку про благородных пиратов, плачущую, когда главная героиня, большеглазая и нежнощекая, провожает главного героя в смертный бой... Я ведь знаю, ты, когда смотришь фильмы, закрываешь глаза или даже убегаешь иногда и просишь позвать тебя, "когда кончится страшно". Да, я представляю тебя здесь...
...но мы здесь лишь вдвоем с моим престарелым котом, и я скучен, ибо могу сказать только то, что я по тебе скучаю...
Здравствуй. У нас холодно, заледенело всё, и седьмая линия Васильевского острова звенит под ногами, как седьмая струна. Впрочем, всегда остается кофе, впрочем, всегда остается плед, впрочем, всегда остается возможность взять ручку и придвинуть к себе лист бумаги...
А помнишь, как мы опускали пальцы в горячий воск, чтобы потом снимать белые слепки, похожие на колокольчики, и раскрашивать их яркими красками?..
Здравствуй, свет мой. Кончается лист, догорает свечка. И слова рассыпаются, не собрать.
Но если бы спросили меня сейчас, как в детстве, кем я хочу быть, я бы сказал, что, вопреки Библии, я бы хотел стать твоим ребром, чтобы чувствовать, как рядом со мной бьется твоё сердце...
Здравствуй.