Любимые этюды
Время оправданий
Решил хотя бы частично разгрести многолетние завалы в ящике стола. Зря. Из-под кипы черновиков внезапно появились на свет божий простенькие можжевеловые четки. Машинально перебрал их пальцами, и неожиданно теплое дерево начало источать давно забытый аромат…. Тут-то меня и накрыло. Сил хватило лишь на то, чтобы откинуться на спинку мягкого кресла. А потом – пришли воспоминания…
Девяносто затертый год. Такой же неуютный октябрь. Мы с тобой возвращаемся с концерта… кажется, Брайана Ино. Совершенно неожиданно пошел первый, непристойно ранний снег. Хрупкие кристаллики кружатся в бледном свете фо-нарей и запутываются в твоих каштановых волосах… Ты нежно высвобождаешь свою теплую ладонь из моей и тихо смотришь, как на ней тают снежинки. «Я люблю зиму», - говоришь ты. «А я люблю тебя», - выпаливаю я неожиданно для себя, как будто внутри распрямилась туго скрученная пружина. Ты обнимаешь меня. Очень крепко. Молча. И мы едем к тебе. Это была не страсть. Это была любовь. Так продолжается полгода. Мы практически не расстаемся, строим планы на будущее, вдвоем отмечаем Рождество, и ты даришь мне вот эти самые четки. «Они солнечные, как ты»… А утром ты говоришь: «Я не хочу, чтобы ты уходил. Совсем». И тут я понимаю, что исподволь подтачивало меня эти полгода. Страшненькое словечко «о-бя-за-тель-ства». Не хо-чу. Попросту – боюсь. Как же так – вот уже и все? Теперь – мягкие шлепанцы, уютный халат, традицион-ная газета, мерно бубнящий телевизор?! Я целую тебя в уголки улыбки, бросаю: «До вечера, родная», - еду в кассы на Грибоедова, покупаю билет и через восемь часов оказываюсь на Ленинградском вокзале…
Ночью звоню и с ходу сообщаю: «Я в Москве – срочные дела. И знаешь…». Повисает пауза. «Я поняла. Береги себя», - ты вешаешь трубку. Сейчас я прекрасно осознаю, что тогда обманул себя. С тобой бы все было по-другому, правильно и светло. Но… ответственность. Вот чего я испугался на самом деле. За тебя. За себя. За нас. Сможем ли удержать? И, как последний кретин, решил даже не пытаться… Больше я не слышал ни тебя, ни о тебе. И хотя уже чертовски поздно, - но время оправданий наступило. «Что я скажу тебе? Что я не видел смысла делать плохо, но я не видел шансов сделать лучше». Прости... Утром я проснусь спокойным, уверенным, холодным. Четки опять отправятся в ящик стола, где пролежат месяц, год, десять лет… Пока снова не наступит время оправданий. Но это уже совсем другая история…
Девяносто затертый год. Такой же неуютный октябрь. Мы с тобой возвращаемся с концерта… кажется, Брайана Ино. Совершенно неожиданно пошел первый, непристойно ранний снег. Хрупкие кристаллики кружатся в бледном свете фо-нарей и запутываются в твоих каштановых волосах… Ты нежно высвобождаешь свою теплую ладонь из моей и тихо смотришь, как на ней тают снежинки. «Я люблю зиму», - говоришь ты. «А я люблю тебя», - выпаливаю я неожиданно для себя, как будто внутри распрямилась туго скрученная пружина. Ты обнимаешь меня. Очень крепко. Молча. И мы едем к тебе. Это была не страсть. Это была любовь. Так продолжается полгода. Мы практически не расстаемся, строим планы на будущее, вдвоем отмечаем Рождество, и ты даришь мне вот эти самые четки. «Они солнечные, как ты»… А утром ты говоришь: «Я не хочу, чтобы ты уходил. Совсем». И тут я понимаю, что исподволь подтачивало меня эти полгода. Страшненькое словечко «о-бя-за-тель-ства». Не хо-чу. Попросту – боюсь. Как же так – вот уже и все? Теперь – мягкие шлепанцы, уютный халат, традицион-ная газета, мерно бубнящий телевизор?! Я целую тебя в уголки улыбки, бросаю: «До вечера, родная», - еду в кассы на Грибоедова, покупаю билет и через восемь часов оказываюсь на Ленинградском вокзале…
Ночью звоню и с ходу сообщаю: «Я в Москве – срочные дела. И знаешь…». Повисает пауза. «Я поняла. Береги себя», - ты вешаешь трубку. Сейчас я прекрасно осознаю, что тогда обманул себя. С тобой бы все было по-другому, правильно и светло. Но… ответственность. Вот чего я испугался на самом деле. За тебя. За себя. За нас. Сможем ли удержать? И, как последний кретин, решил даже не пытаться… Больше я не слышал ни тебя, ни о тебе. И хотя уже чертовски поздно, - но время оправданий наступило. «Что я скажу тебе? Что я не видел смысла делать плохо, но я не видел шансов сделать лучше». Прости... Утром я проснусь спокойным, уверенным, холодным. Четки опять отправятся в ящик стола, где пролежат месяц, год, десять лет… Пока снова не наступит время оправданий. Но это уже совсем другая история…
Блаженный Димиров. Опус №4