Любимые Стихи
Памяти страшного сна
...телефон разорвался в углу, как ручная граната:
- Господи, как же это, за что?? Подождите!! Не надо!!!!
Воплем надсадным беспомощность выплеснуть: - Где она??
Где?! На Колхозной?! Лечу! – взять бы крылья у демона -
страшно за руль, я седлаю возницу ночного,
Господи, путь освяти мой короткий до Склифа.
Вот и подкралась, взглянула в глаза паранойя,
инеем в жилах стынет – не кровь даже – лимфа.
Странная оторопь, время застыло на кончиках
пальцев – только б успеть – распластавшись, как гончая,
мчим, не касаясь асфальта, как будто изменится
что-то, если успею. Безжалостны мельницы
Божьи, в их жерновах все равны, не ведут от них прочь пути.
Господи, но почему ты-то без очереди??
Вспомнилось разом все время, что даром потрачено,
как же мы жили?..как будто бы наспех и начерно,
мнилось – успеем, казалось - догоним, неспешные
маялись, просто транжирили, дуры кромешные,
будто обеим обещана вечность от щедрости Вышнего.
Пьяный лихач не нашел тормоза – душу ль взыщешь с него??
В синем бессонье покоя приемного суетно,
словно в преддверии дня последнего, судного:
сонм ожидающих, что из рукава медбрата вполпьяного
выпадет шанс прокрутить судьбу свою заново.
В ранний час, когда заре над Москвой заниматься бы,
за дверью со страшной надписью «реанимация»
чуда не произошло. Отступились апостолы
в белом.
И белая простынь.
И волосы по столу....
Цинковый столик, как мост над Черною речкою,
здесь, уходя за грань, исчезает все человеческое,
и остается фрагмент холодной субстанции...
Некому, некому в морге читать нотации.
Кончено...
Кончено, мысли катятся поверху.
Смерть, она только в театре красива и значима.
Там она – веха. И часто сопутствует подвигу,
и то лишь пока пьеса пишется начерно.
Холодно, пусто, а вдуматься - много ли доблести
вдруг ощутить прореху, не где-нибудь, - в области
сердца, и пожалеть себя – эго незыблемо,
сопротивляется, грешное, сколько ни сыпь в него
горя извне – на любое находятся пластыри,
лишь о своем вопрошает к Небесному пастырю:
Дай же мне сил перенесть потери и
жить в этом мире, где столько печали и горя, а
все разговоры о том, что первична материя –
чушь, для тех, кто выходит из крематория...
- Господи, как же это, за что?? Подождите!! Не надо!!!!
Воплем надсадным беспомощность выплеснуть: - Где она??
Где?! На Колхозной?! Лечу! – взять бы крылья у демона -
страшно за руль, я седлаю возницу ночного,
Господи, путь освяти мой короткий до Склифа.
Вот и подкралась, взглянула в глаза паранойя,
инеем в жилах стынет – не кровь даже – лимфа.
Странная оторопь, время застыло на кончиках
пальцев – только б успеть – распластавшись, как гончая,
мчим, не касаясь асфальта, как будто изменится
что-то, если успею. Безжалостны мельницы
Божьи, в их жерновах все равны, не ведут от них прочь пути.
Господи, но почему ты-то без очереди??
Вспомнилось разом все время, что даром потрачено,
как же мы жили?..как будто бы наспех и начерно,
мнилось – успеем, казалось - догоним, неспешные
маялись, просто транжирили, дуры кромешные,
будто обеим обещана вечность от щедрости Вышнего.
Пьяный лихач не нашел тормоза – душу ль взыщешь с него??
В синем бессонье покоя приемного суетно,
словно в преддверии дня последнего, судного:
сонм ожидающих, что из рукава медбрата вполпьяного
выпадет шанс прокрутить судьбу свою заново.
В ранний час, когда заре над Москвой заниматься бы,
за дверью со страшной надписью «реанимация»
чуда не произошло. Отступились апостолы
в белом.
И белая простынь.
И волосы по столу....
Цинковый столик, как мост над Черною речкою,
здесь, уходя за грань, исчезает все человеческое,
и остается фрагмент холодной субстанции...
Некому, некому в морге читать нотации.
Кончено...
Кончено, мысли катятся поверху.
Смерть, она только в театре красива и значима.
Там она – веха. И часто сопутствует подвигу,
и то лишь пока пьеса пишется начерно.
Холодно, пусто, а вдуматься - много ли доблести
вдруг ощутить прореху, не где-нибудь, - в области
сердца, и пожалеть себя – эго незыблемо,
сопротивляется, грешное, сколько ни сыпь в него
горя извне – на любое находятся пластыри,
лишь о своем вопрошает к Небесному пастырю:
Дай же мне сил перенесть потери и
жить в этом мире, где столько печали и горя, а
все разговоры о том, что первична материя –
чушь, для тех, кто выходит из крематория...
Елена Лазарчук