Любимые Стихи
"Так, усевшись в гримерной, рыдает уставший мим…"(из незаконченной работы)
серыедвадцать
"В свои серые двадцать ты куришь по пачке в сутки,
пьешь мартини а-ля "Dominic Escart" на долги "до марта",
пишешь письма в Париж дешевеющей проститутке,
называешь себя не Рембо, но казахским Сартром...
Ты не спишь над романом, едва не осилив пьесы,
публикуешь стихи за бесценок в журналах моды,
ждешь любовь-эмигрантку и бредишь саксонским лесом,
ибо в нем, по тебе, и заложена суть природы...
В свои серые двадцать ты знаешь о том, что вечность
иногда не целебна, хотя и оправдана смертью,
оттого ты и болен... вернее, ты искалечен
бесполезностью, временем, горечью тех отметин,
чьей безудержной тягой к памяти переполнен
каждый вдох твой и выдох пространства. Не перебитой,
как ни странно, пока остается посуда, а ты истомно
повторяешь: "vitа intorno - malattia... vitа intorno...vitа..."
В свои серые двадцать ты грустен за всех живущих,
и – маэстро прощаний (и искренен, и не робок),
ты привык уже, друг… ты из тех, чьи немые души
слишком рано лишились оторванных пуговиц и заклепок……
успокойся… твой гений, действительно слеп, но верен
ливню за окнами - гибким его и холодным спицам…
Одевайся, тебе пора к надоевшим «недО» и «пЕре»…
Будь сильнее… иди,… постарайся не возвратиться…» –
именно это приходит в голову в серые мои двадцать,
и опаздывая на сорок жизней, жертвуя бизнес-ланчем
(мысли пускают какие-то корни, но, кажется, не плодятся)
я стою, цепенея, у зеркала… тихо плачу…
пьешь мартини а-ля "Dominic Escart" на долги "до марта",
пишешь письма в Париж дешевеющей проститутке,
называешь себя не Рембо, но казахским Сартром...
Ты не спишь над романом, едва не осилив пьесы,
публикуешь стихи за бесценок в журналах моды,
ждешь любовь-эмигрантку и бредишь саксонским лесом,
ибо в нем, по тебе, и заложена суть природы...
В свои серые двадцать ты знаешь о том, что вечность
иногда не целебна, хотя и оправдана смертью,
оттого ты и болен... вернее, ты искалечен
бесполезностью, временем, горечью тех отметин,
чьей безудержной тягой к памяти переполнен
каждый вдох твой и выдох пространства. Не перебитой,
как ни странно, пока остается посуда, а ты истомно
повторяешь: "vitа intorno - malattia... vitа intorno...vitа..."
В свои серые двадцать ты грустен за всех живущих,
и – маэстро прощаний (и искренен, и не робок),
ты привык уже, друг… ты из тех, чьи немые души
слишком рано лишились оторванных пуговиц и заклепок……
успокойся… твой гений, действительно слеп, но верен
ливню за окнами - гибким его и холодным спицам…
Одевайся, тебе пора к надоевшим «недО» и «пЕре»…
Будь сильнее… иди,… постарайся не возвратиться…» –
именно это приходит в голову в серые мои двадцать,
и опаздывая на сорок жизней, жертвуя бизнес-ланчем
(мысли пускают какие-то корни, но, кажется, не плодятся)
я стою, цепенея, у зеркала… тихо плачу…
Ербол Жумагулов