Любимые Стихи
никогда не кажется, что легко.
никогда не кажется, что легко.
осторожно дуешь на молоко,
обжигаясь, пьешь ледяную воду.
вымеряешь каждый свой жест и шаг,
и свобода сладко поет в ушах...
но опять - обступят, замельтешат,
и осалит кто-то, и крикнет: "вода!"
и другого качества станет воздух.
и забудешь сразу же, как дышать.
вспоминай, смиряйся, ищи, лови.
это детский взрослый язык любви.
это первый вечер от сотворенья.
это море вышло из ручейков
и вспороло твердь ледяных оков.
ты влипаешь в глупые повторенья,
словно новогодний андрей мягков,
но еще ухабистей и бодрее,
потому что фильм у тебя таков.
настигай добычу в углу, в пыли,
в темноте, на самом краю земли
(детский "домик" и древняя вонь фекалий).
убираешь пряди с сырого лба,
прижимая палец к ее губам,
это салки, праздник, игра, судьба.
это так положено, чтоб искали,
чтобы, обаукавшись, не нашли.
тишина. охотники далеко.
только жилка мечется под рукой,
как птенец, подобранный под ольхой,
слышишь - бьется, бьется за тонкой кожей.
холодеешь, встрепан и бестолков,
шевелишь губами - но ни-ка-ко...
никакого звука из них не сложишь.
никогда не кажется, что легко,
но сейчас не кажется - Боже, Боже.
ты-то думал - может быть, пронесет.
но не пронесло. и накрыло. все.
ни пути обратного, ни ответа.
потому что перешагнул черту,
за которой всмотришься в темноту,
а она взрывается новым светом,
видным только тебе, только миг и тут.
потому что после - война, чума,
холокост и ядерная зима,
абсолютный ноль, ледяная стужа.
онемевший, стой, ослепленный, слушай.
вот она опомнится, вот, сама,
от твоей ладони - одним нырком
увернувшись - выберется наружу
и окликнет ищущих игроков.
никогда не кажется, что легко.
после смотришь старый фотоальбом
шевеля губами, морщинясь лбом,
и вбиваешь в каждый забытый снимок:
я всегда люблю тебя. я с тобой
я всегда люблю тебя. я с тобой
я всегда люблю тебя. я с тобой
понимая плохо, что, значит, с ними,
значит, с ними всеми - но эта боль
отзывается на любое имя.
не за то, что близок был, смял и смел.
не за то, что прицелился и сумел.
или, наоборот, не сумел, оставил.
не за то, что силен был, а, может, слаб.
глуповат ли был, трусоват ли, храбр.
мимо логики, мимо понятных правил.
не за то, что известно на всех углах.
не за то, что белесый вползал рассвет
в незнакомую комнату, заливая
утомленную тень под ее ресницы.
не за то, что приснится. оно приснится.
но не в этом ведь дело.
она живая.
и легко не казалось, но как - бывает -
никогда не уместится в голове.
раскопаешь детсадовский свой секрет
и смотри на просвет дорогой осколок,
это то, что в руках, но не взять руками.
пузырьки в синеве, вышина в стекле,
волосинкой трещина и свеченье.
это то, что случается на земле.
это то, чему ты не придал значенья,
но зрачок сохранил, но врастила память.
и отпустишь нескоро еще, нескоро.
и не кажется даже, что мог бы.
нет.
осторожно дуешь на молоко,
обжигаясь, пьешь ледяную воду.
вымеряешь каждый свой жест и шаг,
и свобода сладко поет в ушах...
но опять - обступят, замельтешат,
и осалит кто-то, и крикнет: "вода!"
и другого качества станет воздух.
и забудешь сразу же, как дышать.
вспоминай, смиряйся, ищи, лови.
это детский взрослый язык любви.
это первый вечер от сотворенья.
это море вышло из ручейков
и вспороло твердь ледяных оков.
ты влипаешь в глупые повторенья,
словно новогодний андрей мягков,
но еще ухабистей и бодрее,
потому что фильм у тебя таков.
настигай добычу в углу, в пыли,
в темноте, на самом краю земли
(детский "домик" и древняя вонь фекалий).
убираешь пряди с сырого лба,
прижимая палец к ее губам,
это салки, праздник, игра, судьба.
это так положено, чтоб искали,
чтобы, обаукавшись, не нашли.
тишина. охотники далеко.
только жилка мечется под рукой,
как птенец, подобранный под ольхой,
слышишь - бьется, бьется за тонкой кожей.
холодеешь, встрепан и бестолков,
шевелишь губами - но ни-ка-ко...
никакого звука из них не сложишь.
никогда не кажется, что легко,
но сейчас не кажется - Боже, Боже.
ты-то думал - может быть, пронесет.
но не пронесло. и накрыло. все.
ни пути обратного, ни ответа.
потому что перешагнул черту,
за которой всмотришься в темноту,
а она взрывается новым светом,
видным только тебе, только миг и тут.
потому что после - война, чума,
холокост и ядерная зима,
абсолютный ноль, ледяная стужа.
онемевший, стой, ослепленный, слушай.
вот она опомнится, вот, сама,
от твоей ладони - одним нырком
увернувшись - выберется наружу
и окликнет ищущих игроков.
никогда не кажется, что легко.
после смотришь старый фотоальбом
шевеля губами, морщинясь лбом,
и вбиваешь в каждый забытый снимок:
я всегда люблю тебя. я с тобой
я всегда люблю тебя. я с тобой
я всегда люблю тебя. я с тобой
понимая плохо, что, значит, с ними,
значит, с ними всеми - но эта боль
отзывается на любое имя.
не за то, что близок был, смял и смел.
не за то, что прицелился и сумел.
или, наоборот, не сумел, оставил.
не за то, что силен был, а, может, слаб.
глуповат ли был, трусоват ли, храбр.
мимо логики, мимо понятных правил.
не за то, что известно на всех углах.
не за то, что белесый вползал рассвет
в незнакомую комнату, заливая
утомленную тень под ее ресницы.
не за то, что приснится. оно приснится.
но не в этом ведь дело.
она живая.
и легко не казалось, но как - бывает -
никогда не уместится в голове.
раскопаешь детсадовский свой секрет
и смотри на просвет дорогой осколок,
это то, что в руках, но не взять руками.
пузырьки в синеве, вышина в стекле,
волосинкой трещина и свеченье.
это то, что случается на земле.
это то, чему ты не придал значенья,
но зрачок сохранил, но врастила память.
и отпустишь нескоро еще, нескоро.
и не кажется даже, что мог бы.
нет.
Ася Анистратенко