Сочинения

Смешна, я истекаю желчью, выстреливая по словцу так, что и время не залечит, - хотя мне это ни к лицу. Но сколько можно через силу все делать, через «не хочу», стараться быть послушной, милой, похлопывая по плечу, взгляд отведя, твердить неправду и улыбаться невпопад, когда который день уж кряду, да ну, который год подряд, сорваться хочется. – На грани истерики себя кричать, побить тарелки и герани, судить открыто и с плеча, плевать на тех, кто осуждает, в ответ на хамство нахамить, - о, я держу себя годами, вытягивая, словно нить, свой каждый нерв еще немного – в ответ на чей-то резкий жест. Я даже где-то недотрога, - не подходи, иначе съест!
Уже практически отшельник, я прячусь, бегаю людей, иначе сядут мне на шею и ножки свесят, э-ге-гей! – воскликнут, будут дружелюбны, похвалят даже пару раз. –
Я знаю, каково верблюду: всю воду выпил про запас, все рассчитал, весь путь измерил, все соотнес и вот – идет, - и вдруг, один, по крайней мере, а то и вовсе целый взвод: Ах, подвези, изнемогаем! – И он, дурашка, рад помочь. – И помогает, помогает, и ночь, и день, и день, и ночь, и снова день, и так неделю, потом вторую, третью и… Те, кто на нем верхом сидели, всю воду выпили, ушли, не оглянувшись, не прощаясь. Один – растерян и горбат – среди пустыни он, мощами перебирая, виноват сам, думает, а вдруг обидел, а вдруг чего не так сказал? Не ощущает инвалидом себя, мол, кто-то наказал.
Я, знаете, сама двугорба – вот этим вот «помочь другим». Но перехлестывает горло порой, под веками круги, - ну невозможно больше эдак: «да-да, конечно, помогу». – Вот я и разливаюсь бредом построчным, часто на бегу, себя меняю: чуть поменьше наружу, чуть побольше внутрь.
Пожалуй, я побуду женщиной. –
Ваш брошенный верблюд.